Неточные совпадения
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я
сяду, батюшка»,
села на стул
у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы,
села на стоявшее
у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между
окон, она стала думать.
И он, отвернувшись от шурина, так чтобы тот не мог видеть его,
сел на стул
у окна. Ему было горько, ему было стыдно; но вместе с этим горем и стыдом он испытывал радость и умиление пред высотой своего смирения.
После обеда Сергей Иванович
сел со своею чашкой кофе
у окна в гостиной, продолжая начатый разговор с братом и поглядывая на дверь, из которой должны были выйти дети, собиравшиеся за грибами.
Когда я проснулся, на дворе уж было темно. Я
сел у отворенного
окна, расстегнул архалук, — и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огни в строеньях крепости и слободки. На дворе
у нас все было тихо, в доме княгини было темно.
Больной и ласки и веселье
Татьяну трогают; но ей
Не хорошо на новоселье,
Привыкшей к горнице своей.
Под занавескою шелковой
Не спится ей в постеле новой,
И ранний звон колоколов,
Предтеча утренних трудов,
Ее с постели подымает.
Садится Таня
у окна.
Редеет сумрак; но она
Своих полей не различает:
Пред нею незнакомый двор,
Конюшня, кухня и забор.
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант
сел к столу и начал писать, судейский, остановясь
у окна, повернулся спиною ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
Она не укрощалась, хотя сердитые огоньки в ее глазах сверкали как будто уже менее часто. И расспрашивала она не так назойливо, но
у нее возникло новое настроение. Оно обнаружилось как-то сразу. Среди ночи она, вскочив с постели, подбежала к
окну, раскрыла его и, полуголая,
села на подоконник.
Клим постоял, затем снова
сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает
у матери,
у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял
у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
Изредка являлся Томилин, он проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в
окна Самгиных; войдя к писателю, молча жал руки людей и
садился в угол
у печки, наклонив голову, прислушиваясь к спорам, песням.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая,
садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство
у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Зато после, дома,
у окна, на балконе, она говорит ему одному, долго говорит, долго выбирает из души впечатления, пока не выскажется вся, и говорит горячо, с увлечением, останавливается иногда, прибирает слово и на лету хватает подсказанное им выражение, и во взгляде
у ней успеет мелькнуть луч благодарности за помощь. Или
сядет, бледная от усталости, в большое кресло, только жадные, неустающие глаза говорят ему, что она хочет слушать его.
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну
у себя занавеску, открою
окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу в саду, где
сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Лиза
села на стул
у окна и следила за мною.
Они стали все четверо в ряд — и мы взаимно раскланялись. С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных
сели их оруженосцы, держа богатые сабли в руках; налево,
у окон, усажены были в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
Нехлюдов вышел в комнату присяжных и
сел там
у окна.
«Отдать землю, ехать в Сибирь, — блохи, клопы, нечистота… Ну, что ж, коли надо нести это — понесу». Но, несмотря на всё желание, он не мог вынести этого и
сел у открытого
окна, любуясь на убегающую тучу и на открывшийся опять месяц.
Пухлый приказчик в рубахе за стойкой и бывшие когда-то белыми половые, за отсутствием посетителей сидевшие
у столов, с любопытством оглядели непривычного гостя и предложили свои услуги. Нехлюдов спросил сельтерской воды и
сел подальше от
окна к маленькому столику с грязной скатертью.
Жил ты
у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты
садился перед
окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
У девочки были слезы на глазах; она опять
села к
окну и опять стала смотреть в него.
Она уходит в спальню и
садится к
окну. Ей предстоит целых полчаса праздных, но на этот раз ее выручает кот Васька. Он тихо-тихо подкрадывается по двору за какой-то добычей и затем в один прыжок настигает ее. В зубах
у него замерла крохотная птица.
Доклад кончен; ключница подает старосте рюмку водки и кусок хлеба с солью. Анна Павловна несколько времени стоит
у окна спальни и вперяет взор в сгустившиеся сумерки. Через полчаса она убеждается, что приказ ее отчасти уже выполнен и что с
села пробираются три тени по направлению к великановской меже.
Я
садился обыкновенно направо от входа,
у окна, за хозяйский столик вместе с Григорьевым и беседовал с ним часами. То и дело подбегал к столу его сын, гимназист-первоклассник, с восторгом показывал купленную им на площади книгу (он увлекался «путешествиями»), брал деньги и быстро исчезал, чтобы явиться с новой книгой.
Так, в левой зале крайний столик
у окна с четырех часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным стариком огромного роста. Он в свой час аккуратно
садился за стол, всегда почти один, ел часа два и между блюдами дремал.
Завсегдатаи «вшивой биржи». Их мало кто знал, зато они знали всех, но
у них не было обычая подавать вида, что они знакомы между собой. Сидя рядом, перекидывались словами, иной подходил к занятому уже столу и просил, будто
у незнакомых, разрешения
сесть. Любимое место подальше от
окон, поближе к темному углу.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах на улицу
окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним
окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему
селу, всегда
у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя
садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках
у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Пристальный и беспокойный ее взгляд нетерпеливо устремился на Аглаю. Обе
сели поодаль одна от другой, Аглая на диване в углу комнаты, Настасья Филипповна
у окна. Князь и Рогожин не
садились, да их и не пригласили
садиться. Князь с недоумением и как бы с болью опять поглядел на Рогожина, но тот улыбался всё прежнею своею улыбкой. Молчание продолжалось еще несколько мгновений.
Ганя схватился за голову и побежал к
окну; Варя
села у другого
окна.
Сел у отворенного
окна и, увидав ломберный столик, исписанный мелом, спросил: кто играл?
Но только что Нина Александровна успела было начать о своем «особенном удовольствии», как Настасья Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и,
садясь (без приглашения еще) на маленький диванчик, в углу
у окна, вскричала...
Возьмет Гловацкий педагога тихонько за руку и ведет к двери,
у которой тот проглатывает последние грибки и бежит внушать уравнения с двумя неизвестными, а Женни подает закуску отцу и снова
садится под
окно к своему столику.
Для матери было так устроено, что она могла лежать; рядом с нею
сел отец, а против него нянька с моей сестрицей, я же стоял
у каретного
окна, придерживаемый отцом и помещаясь везде, где открывалось местечко.
На середине реки ей захотелось напиться, и для этого она вдруг опустила голову; но Павел дернул поводьями и даже выругался: «Ну, черт, запалишься!» В такого рода приключениях он доезжает до
села, объезжает там кругом церковной ограды, кланяется с сидящею
у окна матушкой-попадьею и, видимо гарцуя перед нею, проскакивает
село и возвращается домой…
Она встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибирать комнату. В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненно взяла ее в руки и хотела сунуть под печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывок знамени, тщательно сложила красный лоскут и спрятала его в карман, а палку переломила о колено и бросила на шесток. Потом вымыла
окна и пол холодной водой, поставила самовар, оделась.
Села в кухне
у окна, и снова перед нею встал вопрос...
Гудок заревел, как всегда, требовательно и властно. Мать, не уснувшая ночью ни на минуту, вскочила с постели, сунула огня в самовар, приготовленный с вечера, хотела, как всегда, постучать в дверь к сыну и Андрею, но, подумав, махнула рукой и
села под
окно, приложив руку к лицу так, точно
у нее болели зубы.
Он
сел в столовой
у открытого
окна, взял газету и стал читать ее, не понимая слов, без всякого интереса, механически пробегая глазами буквы.
— Умора, братец! Je vous dis, il y avait un temps où on ne parlait que de ça à P[étersbour]g, [Я вам говорю, что одно время только об этом и говорили в Петербурге,] — сказал смеясь Гальцин, вскакивая от фортепьян,
у которых он сидел, и
садясь на
окно подле Калугина: — просто умора. Уж я всё это знаю подробно. И он весело, умно и бойко стал рассказывать какую-то любовную историю, которую мы пропустим потому, что она для нас неинтересна.
— Не выкидывайте, зачем? — остановил Николай Всеволодович. — Он денег стоит, а завтра люди начнут говорить, что
у Шатова под
окном валяются револьверы. Положите опять, вот так,
садитесь. Скажите, зачем вы точно каетесь предо мной в вашей мысли, что я приду вас убить? Я и теперь не мириться пришел, а говорить о необходимом. Разъясните мне, во-первых, вы меня ударили не за связь мою с вашею женой?
По временам
садился у открытого
окна и поджидал, не проедет ли кто.
Сухонький и легкий, дед встал с пола,
сел рядом со мною, ловко вырвал папиросу
у меня, бросил ее за
окно и сказал испуганным голосом...
Тяжелы были мне эти зимние вечера на глазах хозяев, в маленькой, тесной комнате. Мертвая ночь за
окном; изредка потрескивает мороз, люди сидят
у стола и молчат, как мороженые рыбы. А то — вьюга шаркает по стеклам и по стене, гудит в трубах, стучит вьюшками; в детской плачут младенцы, — хочется
сесть в темный угол и, съежившись, выть волком.
Вечером, когда дед
сел читать на псалтырь, я с бабушкой вышел за ворота, в поле; маленькая, в два
окна, хибарка, в которой жил дед, стояла на окраине города, «на задах» Канатной улицы, где когда-то
у деда был свой дом.
Все встали и по очереди за руку поздоровались с ним. Иван Матвеевич пригласил его на тахту, но он, поблагодарив,
сел на стул
у окна. Молчание, воцарившееся при его входе, очевидно, нисколько не смущало его. Он внимательно оглядел все лица и остановил равнодушный взгляд на столе с самоваром и закусками. Бойкий офицер Петроковский, в первый раз видевший Хаджи-Мурата, через переводчика спросил его, понравился ли ему Тифлис.
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за
окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки
у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя одежда из тонкого полотна, — уложила на низком ложе и
села на пол
у его голых ног, босая, в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий
у них был запах, как неподвижный дух замкнутой в горах странно-цветущей долины.
«Максим меня доедет!» — пригрозил Кожемякин сам себе, тихонько, точно воровать шёл, пробираясь в комнату. Там он
сел на привычное место,
у окна в сад, и, сунув голову, как в мешок, в думы о завтрашнем дне, оцепенел в них, ничего не понимая, в нарастающем желании спрятаться куда-то глубоко от людей.
Завидев сквозь сети зелени зоркие
окна кельи старца, Кожемякин снимал картуз, подойдя к людям, трижды в пояс кланялся им, чувствуя себя грешнее всех;
садился на одну из трёх скамей
у крыльца или отходил в сторону, под мачтовую сосну, и, прижавшись к ней, благоговейно ждал выхода старца, простеньких его слов, так легко умягчавших душу миром и покорностью судьбе.
И, бесплодно побродив по дому, устало
садился на любимое своё место,
у окна в сад, смотрел на шероховатую стену густой зелени, в белёсое небо над ней, бездумно, в ожидании чего-то особенного, что, может быть, явится и встряхнёт его, прогонит эту усталость.
Софья Николавна поспешно отпустила свою горничную и
села у одного из растворенных
окон, обращенных к реке, густо обросшей вербой и тальником.
— На все, на все, — сказал Оленин и
сел к
окну, сам удивляясь, почему
у него сердце стучало так, как будто он на что-то важное и нехорошее готовился.